Отправлено: 11.12.14 19:22. Заголовок: Вяч. Рыбаков. Привилегия знать

Привилегия знать // ЛГ, 2014, №49 от 10-16 декабря, с. 9.

Как быстро летит время. Неужели это было у всех на устах – «перестройка», «ускорение», «гласность»?.. А грандиозные планы перестроить экономику СССР за 500 дней?.. Да, было. И пора разобраться, что это было и почему закончилось так, как закончилось.

Сегодня на вопросы «ЛГ» отвечает ведущий научный сотрудник Института восточных рукописей РАН, доктор исторических наук, писатель Вячеслав РЫБАКОВ.

цитата:

– В следующем году – тридцатилетие начала перестройки. Как вы относились тогда к этим событиям? Чем была перестройка лично для вас? – Да, тридцать лет – это срок... Ровно столько прошло, кстати сказать, между ежовщиной и выходом на экраны «Кавказской пленницы». От бараков и землянок до отдельных квартир в панельных многоэтажках, которые ныне считаются убогими. От полного и плотного враждебного окружения до «Дунай, Дунай, а ну, узнай, Где чей подарок!» или «Ночью в узких улочках Риги»... Насколько же, несмотря на жуткую катастрофу войны, за те тридцать лет ВСЯ ЖИЗНЬ ЦЕЛИКОМ изменилась к лучшему! Про последние тридцать лет так однозначно не скажешь. Прежде чем вспомнить, чем была перестройка лично для меня, надо припомнить сначала, что перестройке предшествовало. Я пошёл в школу в 61-м, и впервые меня выставили в коридор за болтовню на уроке лишь к концу учебного года. Если бы добрейшая наша Галина Ивановна расслышала, о чём я, размахивая руками, в восторге тарахтел своему соседу по парте, её бы, наверное, столбняк хватил. Восьмилетний клоп, наслушавшись радио про Плайя-Хирон, торжествовал: «Ты представляешь, Америка такая большая, а Куба такая маленькая, а всё равно Куба победила!» Первый мой стих, который я придумал в том же году, начинался словами «Если все мы за руки возьмёмся и скажем «нет» войне...» А уже в седьмом классе у меня самозародилась первая антисоветчина, и я её даже вслух напевал: «Орлёнок, орлёнок, мой бедный телёнок, зачем ты ходил на расстрел? Неужто не видел, что Сталин, зараза, – единственный, кто уцелел...» Откуда прилетело это? Каким ветром надуло? Тринадцать лет ведь было пацану, ничего не знал, ничего не соображал... Через каких-то семь лет, на четвёртом курсе университета, в десятую годовщину снятия Хрущёва, я написал «Песенку стукача». Ел, пил, горюшка не знал, бесплатно учился в престижнейшем вузе, ни одной проблемы серьёзной в жизни ещё не было, ни разу не столкнулся ни с произволом, ни с доносами – но последний куплет был такой: «Не для корысти я стучу, а ради дела. Чтоб сладко спалось в Мавзолее Ильичу, Чтобы звезда кремлёвская горела, – Стучу, стучу, всегда стучу, на всех стучу». И в универе среди однокашников мне было полное понимание: ну, здорово, ну, класс, ну, ты даёшь!.. И с особым восхищением: да тебя ж посодют! Будто в те годы сам воздух был насыщен какими-то испарениями. Хочешь не хочешь, а подхватишь... Не было бы перестройки без этого поветрия! – Что действовало на сознание ещё? – По мере взросления стали действовать и материальные факторы. Помню, где-то во второй половине 70-х мне впервые в жизни позарез захотелось купить хоть мало-мальски модный пиджак. И я мотался по главным питерским универмагам – Гостиный, ДЛТ, Фрунзенский... Ну хоть бы что-то приглянулось! Сплошь серые дерюги, одинаковые, скучные, допотопные, сидящие, как на пугале... И я был не одинок в своих скитаниях. Мы стояли, дожидаясь очереди в одну примерочную кабинку, с мужиком, который, как он обмолвился, приехал в командировку с Севера. И вот его в какой-то момент пробило на горькое: «Ну что за страна! И денег полный карман, а взять нечего!» Все, все испытывали унижение, а главное – это было абсолютно непонятно. Ведь в тогдашнем кино про нашу жизнь все были одеты вполне прилично. Нам рассказывали про повышение уровня жизни, увеличение ассортимента... Отсюда мощная волна настроений, сформулированных, в частности, замечательным тогдашним анекдотом про человека, который ищет врача «ухо-глаз». Ему говорят: вам, наверное, «ухо-горло-нос»! Да нет, отвечает, у меня такая болезнь странная: что вижу – про то не слышу, а про что слышу – того не вижу... Чуть позже это состояние общества аукнулось много горше. Мы воевали в Афганистане, воевали тяжело, в основном умело и в сущности справедливо – во всяком случае, куда справедливее, чем теперь американцы. – В чём была эта справедливость? – Мы защищали не претензии на мировое господство и не наркоторговлю, а светскую цивилизацию, начавшую было укореняться в сердцевине Азии, защищали созданные с нашей же помощью заводы и кооперативы, выученных нами же афганских инженеров, учителей и врачей... Против нас тогда руками душманов воевал весь западный мир, натравливая фанатиков на нормальных людей, невменяемых на вменяемых, это у демократов излюбленный способ защиты демократии. То была маленькая третья мировая война. И на ней, как и на всякой войне, у нас были жертвы и были герои. На этих героях и на их подвигах можно было новое поколение патриотов воспитать, как наше было воспитано на войне с фашизмом и её героях... Совместное преодоление трудностей – нет социального клея крепче. Но наши герои вместо того, чтобы всем рассказывать о том, что они делали и делают на этой войне, обязаны были давать подписку о неразглашении. Потому что советского человека нельзя было ничем волновать. Как придурка. Нельзя было ему рассказывать о реальных проблемах. – В итоге о том, что мы делали на этой войне, нам рассказывали другие... – Да, вражьи голоса, кристально честные и неподкупные диссиденты, совесть нации... Со всеми вытекающими. И наши герои выворачивались в преступников, а преступники – в героев. Ореол диссидентства – это вообще отдельная песня. Только очень хорошо воспитанные, насквозь советские люди так могли с диссидентами носиться, так за них переживать и так безоглядно доверять каждому их слову. Советская пропаганда создала столь привлекательный и столь идеальный образ борцов с самодержавием, что те стали чем-то вроде нового сонма святых. Чернышевский, Засулич, Бауман, Камо... Но как только самодержавием стал восприниматься советский строй – всё, им воспитанное, обернулось против него. Быть с могучим царством тьмы или с бесстрашно бросившими ему вызов святыми, безоружными и беспомощными, сила которых только в правде? Для порядочного советского человека тут не было выбора. Он этически и эстетически был предопределён. – Почему советская власть стала восприниматься множеством советских людей как царство тьмы? – Я понял уже много позже, относительно недавно, занимаясь историей Китая. Это – чисто психологическая неустойчивость любых слишком уж централизованных систем и режимов, будь то древнекитайская империя Цинь Ши-хуана, где владыка старался всех поставить в полную зависимость от государства, или социалистический СССР, где пытались избавить народ от волчьих законов капиталистической конкуренции. Межчеловеческое соперничество выводится из личностной сферы и опосредуется высшим властным центром. Кто победил в любой конкурентной ситуации, а кто проиграл, решает не сама борьба соперников, но государственная власть. Ей виднее, кому дать, а у кого отнять. Соперничество становится скрытым, подковёрным, осуществляется руками высшей власти. И мало-помалу все унижения, все поражения проигравших начинают восприниматься ими как результат действий не их прямых победителей, а государственного произвола. Тирании. В течение считаных лет, за одно-два поколения государство, пусть даже честно старающееся никого не обижать, но при том блюсти между всеми баланс, оказывается ОБИДЕВШИМ ВСЕХ. Именно на нём, на государстве, сосредотачивается общая неприязнь, концентрируется общее раздражение. И государство повисает в пустоте. Перестройка показалась чудесным избавлением разом от всего этого. И я – да, поверил. И многие поумней и повзрослей меня – поверили, помню. Этим тоже был тогда пропитан весь воздух. Ждём перемен! – А чем пропитан воздух сейчас? Какие уроки нашей современности даёт перестройка? – Воздух совершенно отчётливо пропитан в первую очередь грозой. И это хорошо, потому что если гроза есть, а в воздухе ею не пахнет, это гораздо хуже. Один из главных уроков в немалой степени учтён и усвоен. Когда всё вроде бы хорошо и нет проблем, то и люди вроде бы все одинаково хорошие, да только проявить свои хорошие качества им, по сути, негде. А вот когда проблемы есть, и все об этом знают, сразу видно, кто есть кто и чего от кого ждать. Сразу есть кому и для чего вставать плечом к плечу и от кого отворачиваться. Это очень важно. Государство не может решить ни одной из стоящих перед ним проблем, если эти проблемы не являются личными проблемами для достаточно значительной части населения. Нельзя держать людей в ватке, как умирающую бабушку, которую непозволительно волновать, как ребёнка, которому рано знать, откуда берутся дети, а потом ни с того ни с сего выдёргивать кого-то и кидать в пламя, приговаривая: «А теперь иди-ка соверши подвиг, только никому об этом не рассказывай!» Но главный урок перестройки ещё зубрить и зубрить. – В чём он заключается? – Чем только и удалось по-настоящему взбаламутить громадный терпеливый работящий народ? Вспомните, с чего началось. «Шире пользоваться преимуществами социализма». «Повышать уровень социальной справедливости». «Больше света, больше социализма»... Помните борьбу с привилегиями? А помните судьбу комиссии по борьбе с привилегиями? Теперь привилегий нет. Теперь всё проще и грубее: что украл – то твоё. Это очень серьёзный вызов. Если по закону не получается упечь в тюрьму вора и казнокрада и отобрать у него добычу, народ перестаёт уважать законы. Если народ перестаёт уважать законы, то он начинает устанавливать справедливость в обход них. Если справедливость может быть только беззаконной, государство, у которого такие законы, становится народу чужим. В январе мы с моим давним товарищем по перу Дмитрием Быковым слегка отметили моё шестидесятилетие. Знакомы мы с Димой уже почти четверть века, и очень жаль, что различия в представлениях о том, как лучше решать стоящие перед страной проблемы, развели нас по разные стороны... к счастью, ещё не баррикады, но уж, во всяком случае, – бульвара. За месяц до окончательного киевского переворота он всё твердил, что мы должны пойти украинским путём, что России необходим свой майдан, и произнёс такие слова: «В огне хоть что-то уцелеет, а вот в болоте перепреет и сгниёт всё». Это может показаться просто эффектной и крайне безответственной фразой, а то и лозунгом «пятой колонны», но если правильно понять, что такое огонь и что такое болото, станет очевидно, что по крайней мере тут-то Быков прав. – Интересно, в чём же? – Огонь – это вовсе не чёрный дым покрышек. Это совместное решение общих проблем, совместное преодоление общих бед, сколь угодно тяжких. А болото – это привычная, безысходная, тотальная несправедливость, на которую все уже давно махнули рукой и живут, будто это норма. Простой и где-то символичный пример. Не так давно вдруг модно стало по телевизору рассказывать, что всем уже оскомину набившая высокопоставленная то ли обвиняемая, то ли подозреваемая, то ли и впрямь казнокрадка, оказывается, картинки рисует, стихи пишет... Она не просто так оборонный бюджет пилила, а как бы невзначай, в силу непроизвольных мышечных подёргиваний, сопровождающих муки творчества. Вот выставку ей, вот сборничек вирш издадим, пока следствие тянется, с шикарными картинками, в суперобложке... А с другой стороны, буквально позавчера мы на совете Питерской писательской организации пилили гроши матпомощи, выделяя их бьющимся на грани нищеты действительно одарённым и, во всяком случае, НАСТОЯЩИМ поэтам... Когда наша вечно молодая республика вновь оказалась в вечно её сжимающем кольце фронтов, ясно: если человек в этакую пору в состоянии без зазрения совести дербанить оборонку себе на хоромы, он не считает и никогда не считал свою страну себе родной и её проблемы своими. Но это полбеды. Беда-то, что с момента, когда диктор телевидения прочитал в эфире пару строк героини сюжета, а потом и самой упитанной красотке, до блеска обмазанной спереди и сзади французской косметикой, дали всю страну осчастливить ещё парой своих бессмертных строчек – ни один настоящий поэт уже не сможет считать эту страну своей. – Получается, что бессилие государства особенно опасно? – Каждая государственная несправедливость наносит вреда больше, чем «Эхо Москвы» и «Дождь», вместе взятые, за всё время своего существования. Каждая – маленький толчок в спину на пути к тому или иному виду майдана. Который, как я, в отличие от Быкова, полагаю, нам ни в каком виде не нужен. Возможно, я прав. – Загадка всё же – почему мы с такой лёгкостью отказались от, казалось бы, с молоком матери впитанных идеалов? Почему предали память Отечественной войны, хохоча от ныне уже одиозных анекдотов про ветеранов и баварское пиво? Почему пепси и джинсы стали новыми путеводными звёздами так стремительно... – Это потому, что до этого мы строили светлое будущее. Представления о будущем, ради которого несколько поколений советских людей рвали себе жилы и погибали на стройках и фронтах, были весьма туманны. Смех сказать, но наиболее убедительным и всерьёз манящим образом общей цели оказались лучшие советские утопии шестидесятых годов – в первую очередь повести и рассказы братьев Стругацких о Мире Полудня. Не стоит недооценивать эффективность утопий. Я убеждён: наша страна, имея к тому весьма мало экономических, ресурсных и каких угодно ещё возможностей, смогла в течение двух-трёх десятков лет быть одной из ведущих мировых держав и лидеров научно-технического прогресса именно потому, что достаточное число наших учёных, прежде всего молодых, полагали, что их творческий труд приближает тот мир, в каком им хотелось бы жить и образ которого был им так знаком и так любим по этим книгам... А когда образ этот поблек, на опустевшее место не без усилий некоторых штатских скользнул мир отсутствия общих усилий, мир сытого достатка и капиталистической справедливости: долой уравниловку, всяк сам по себе... Представления не менее утопические, чем коммунизм, но наперёд ведь этого не знали и не могли знать. И народ привычно рванул за новой морковкой, потому что без морковки и вообще-то в истории нет движения, а для нас, с нашими привычками жить завтрашним днём, в особенности. И ветеранов мы с такой бессовестной лёгкостью кинули потому, что, как нам на какой-то момент показалось, они защитили НЕ ТО будущее, которое стоит защищать и ради которого стоит жертвовать собой. – Что же нам делать теперь? В какое будущее верить? – Ладно, прошлого не воротить. Капитализм показал нам своё звериное лицо, мы насмотрелись вдосталь. Но вся наша нынешняя критика капитализма идёт как бы из прошлого. Ни единого конструктивного слова не падает к нам из будущего пока. Нет морковки, хоть тресни, только отсыревшее прошлогоднее сено гниёт перед унылыми мордами. Не придумало пока человечество новой альтернативы, и не факт, что придумает. Не факт, что капитализм позволит ему успеть придумать. В этих условиях я предложил бы хотя бы паллиатив: всё в нашей истории было не зря, все жертвы имели смысл потому, что мы, благодаря нашему уникальному и страшному опыту, неизбежно должны построить САМЫЙ СПРАВЕДЛИВЫЙ капитализм. Органично выросший из нашей общинной культурной традиции, когда удачливый, дельный, состоятельный сосед не враг общины и не изгой из неё, но её опора. Именно мы должны это сделать. Потому что ЛУЧШЕ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ знаем, к каким чудовищным и непоправимым последствиям приводит капитализм несправедливый. Беседу вёл Владимир КРОТОВ